18+
Проснувшись в отеле Петропавловска-Камчатского на следующий день после визита на Козельский полигон ядохимикатов, я понимаю, что не приблизился к решению загадки с отравлением Тихого океана. Быстро просмотрев новостные каналы в Telegram, прихожу к мысли, что я не одинок. Никто пока еще не приблизился.
Максим, местный активист из проекта «Береги Камчатку», вместе с которым я ездил к устью реки Налычева, откуда могла пойти отрава, собирал у водоемов, где мы останавливались, образцы воды и пены. Он передал их журналистам из «Настоящего времени» — Анне и Александру.
Вместе с ними я отправляюсь в лабораторию Камчатского филиала ВНИРО. Аббревиатура от «Всероссийский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии». На собранные образцы у меня надежды мало: из баночки объемом 150-200 мл ничего толкового не выжать даже при желании. Для исследования необходимо больше вещества — литра полтора как минимум.
Но это даже не главная проблема. Зная российскую бюрократию, я уверен, что нас просто пошлют подальше. Однако это не повод не пытаться.
Поиск без адреса
Водитель такси выбрасывает нас перед странным скоплением зданий. На огороженной забором территории нашлось место автомастерским, стоянке, каким-то мрачным безжизненным складам. Возможно, где-то здесь и лаборатория. Адрес ведь тот самый, что нам дали по телефону во ВНИРО.
— Добрый день! У вас тут лаборатория есть? — интересуюсь я у одного из слесарей.
— Никогда не слышал, — отвечает парень и ведет нашу группу из трех человек к охраннику на входе.
Тот развеивает остатки сомнений. Ученые на подконтрольной ему территории не работают. Выходим на улицу, осматриваемся, пытаясь сообразить, в каком из зданий могла бы быть лаборатория. Google как назло не собирается помогать.
К счастью, среди прохожих находится человек, который понимает, куда нам надо. Мы приехали к дому 79, а нужно было — к 79а.
— Возвращаетесь на основную дорогу и идете вниз с горки. На первом светофоре вам налево. Спускаетесь дальше, и потом опять налево. Там по правую руку будет административное здание. Это институт, в нем должна быть лаборатория.
Идем дальше, пытаемся следовать инструкции. Местность вокруг не способствует уверенности, что мы выбрали верный путь. По правую руку склады с надписью «Рыба», слева просто никакой жизни. Тротуаров нет, да и дорога становится все хуже. Однако казенная трехэтажка института в конце маршрута обнаруживается.
В лаборатории, как нам показалось сначала, вообще никого нет: пустой коридор, пустая комната со склянками, на «здравствуйте» никто не отзывается.
Но тут следом за нами внутрь заходит худой невысокий мужчина, бодрый, с живыми манерами. В руках у него продукты для обеденного перекуса. Знакомимся. Мужчина представляется Максимом, в лаборатории он трудится на должности ведущего инженера. Анна интересуется, может ли он с коллегами исследовать собранные накануне образцы.
К моему удивлению, Максим забирает баночки с водой и донными отложениями, хотя и сетует, что вещества для работы очень мало. Вторая проблема — это сложное оборудование, которого в лаборатории ВНИРО в Петропавловске-Камчатском просто нет.
Чтобы искать «то — неизвестно что», необходимо использовать хроматограф, объясняет Максим.
— Мы можем только проверить образцы на какое-то конкретное вещество, — говорит он.
Спектр веществ, которые можно попробовать поискать, тоже ограниченный. На фенолы и нефтепродукты в лаборатории воду могут проверить, а вот провести испытания на мышьяк не получится.
Сходимся на том, что можно поискать фенолы. Максим обещает рассказать о результатах через 7-10 дней. К этому времени меня в Петропавловске-Камчатском уже наверняка не будет.
Мы предлагаем эксперту взглянуть на фотографии вспененных рек, которые мы сделали накануне, и оценить теорию о том, что пена — это нечто природное, какие-то вещества, которые вынесло из болот.
— Нет, такого быть не может. У этого явления явно антропогенный характер. Морская пена совсем другая.
По словам Максима, пена на поверхности рек и океана могла образоваться в результате распада попавшего в воду вещества. Произошла химическая реакция, и одно соединение могло уйти на глубину, а другое в виде пены подняться на поверхность. Что именно за вещество могло дать такое разложение, Максим сказать не готов — чересчур много вариантов.
Зачистка местности
После того как мы закрыли вопрос с экспертизой, осталось только два способа добыть новую информацию о загрязнении. Первый — выйти в море и найти отравленную воду, рядом с которой у людей начинала болеть голова и першить в горле. Второй — обследовать бухты, где было больше всего мертвых морских звезд и морских ежей (серферы еще в первый день мне рассказывали, что многие почему-то думали, что трупами был завален Халактырский пляж, хотя на самом деле они были в другой локации).
Первый вариант очевидно был интереснее, но сходу реализовать его не получалось — найти катер, готовый выйти в море охотиться за пятном, оказалось не так просто.
Со вторым помогли все те же активисты из проекта «Береги Камчатку». Но на этот раз не Максим, а его товарищ Тарас с супругой Татьяной.
Наша цель — это три бухты: Малая, Средняя и Большая Лагерные. Добираться вновь приходится по ухабам, хотя дорога не такая протяженная, как до Халактырского пляжа, а от некоторых городских участков захватывает дух. Морские пейзажи перемежаются с видами сопок, укрытых рыжим ковром деревьев. Дома, конечно, все портят. Это Дудь в своем фильме верно подметил, жаль, не передал ощущения того, насколько этого серого пятиэтажного жилья здесь много.
Еще один антропогенный фактор, разрушающий красоты Камчатки.
Если Халактырский пляж — это олицетворение бесконечности на отдельно взятом участке суши, то три бухты, куда нас привезли ребята, — что-то совершенно иное. По масштабам Камчатки, они очень скромные. Обойти каждую из них из конца в конец ничуть не сложно. Мешает только ветер, который неистово колотит со стороны моря. Подойдешь поближе к воде — кидает тебе в лицо мокрую соленую взвесь.
Голова, кстати, не болит. И никакого першения.
— Видите белые барашки на воде? Значит, шторм будет усиливаться.
— Сегодня.
— И сегодня, и завтра. Только к пятнице должно успокоиться.
С одной стороны, это плохо. Найти капитана, который выйдет в море в такую погоду, — задача почти нерешаемая. Но можно найти и плюсы: именно после шторма в начале октября на берег выбросило мертвых морских обитателей.
Сейчас в трех бухтах почти не осталось следов тех сбытый. За неделю океан успел прибраться за собой и большую часть мертвых звезд и морских ежей утащил обратно на дно. Часть забрали сотрудники Росприроднадзора и активисты Greenpeace. Только в Средней Лагерной на небольшом отрезке пляжа сохранилось кладбище морских ежей. Течение в этом месте работает так, что океан постоянно что-то туда выбрасывает и не забирает. Это видно даже новичку: почти на всем полумесяце бухты — песчаный пляж, а там, где мертвые ежи, — камни.
На всякий случай переспрашиваю у ребят, не сегодня ли их выбросило. Сам я сомневаюсь: очень уж иссохшими выглядят ежи, издалека я даже не различил их на камнях.
— Нет, уже давно лежат.
Брать трупы на анализы не имеет смысла: в Петропавловске-Камчатском их не сделают, а для Москвы это недостаточно ценный груз.
И если я приехал на пляж, чтобы посмотреть, что осталось от «ковра» из мертвых морских обитателей, то у Тараса и Татьяны другая подспудная задача — прибрать мусор в округе: обертки, пластик, бутылки, много всего. Часть вынес океан во время шторма, часть оставили не самые сознательные люди.
Мы с Анной и Александром присоединяемся к ним после оказавшегося не слишком продуктивным изучения мертвых ежиков. Используем редкий шанс для журналиста принести пользу обществу.
— А этот мусор потом как-то перерабатывается? — интересуется Анна.
— Нет, идет на свалку, — отвечает Тарас. — У нас нет переработки.
— На свалку, которая рядом с городом? — уточняю я. Полигон расположен практически в городской черте. Я видел его, когда ездил на Халактырский пляж.
— На ту, которая рядом с океаном, — отмечает еще одну особенность расположения полигона Тарас.
Хитрый и вредный зверь
Только поздно вечером появляются первые реальные подвижки в поисках катера для похода за зараженной водой. Местный активист Сергей Соловьев, в первый день помогавший мне с организацией похода к реке Налычева и на полигон ядохимикатов, отыскал капитана, который в начале октября видел пятно рядом с мысом Опасный и даже доставал крабов из ловушек на том участке, где прошла неведомая отрава. Он был согласен рассказать о тех событиях и выйти в море, когда уляжется шторм.
Встречу с капитаном мы назначили на утро четверга.
Владимиру Григорьевичу, владельцу лодки Sea Amigo, — восьмой десяток. Он родился в Ленинграде, поколесил по всей стране (отец — военный), но большую часть жизни провел на Камчатке.
— Слишком красиво, чтобы уезжать, — признается Владимир Григорьевич, пока мы едем на его машине к причалу, где стоит лодка. Шторм по-прежнему такой силы, что в море не выйти, но хочется посмотреть на судно своими глазами.
Владимир Григорьевич начинал на Камчатке начальником Карагинского маяка. По его словам, в советские годы Карагинский (по имени острова, на котором он расположен) на Дальнем Востоке считался самым большим маяком и самым лучшим.
— Двадцать пять человек там работало. Все люди разные, кто — судимый, кто — какой. До меня они начальников каждый год снимали: пишут жалобу, и его убирают. Но меня в первый год начальство поддержало, а потом я сам сумел порядок навести, кого-то набрал, кого-то выгнал. Работать, правда, приходилось круглые сутки.
Правда, когда Владимира Григорьевича вербовали на маяк, ему обещали другие перспективы: охота и рыбалка — круглый год.
— На кого на Камчатке охотятся? На медведя? — интересуюсь я. Про медведей я точно знаю, что их здесь много, и мне кажется логичным, что охота ведется на них.
Оказалось, что нет. Охотиться местные предпочитают на пушного зверя. Один из самых ценных трофеев — росомаха. В советские годы из ее меха шапки для полярников делали.
— Очень хитрый и очень вредный зверь. Если в землянку залезет, то все перевернет, своими лапами все перетрогает, все перепортит, банки, кастрюли… И запах — сильный, неприятный. Думал, поймаю тебя — кишки на руку намотаю. В капкан почти никогда не попадается, да еще и запах после себя оставляет, и другой зверь после этого в них не идет. Сама она приманку из капканов таскать легко может: ложится на брюхо, ползет к нему и лезет туда аккуратно пальцами — чтобы не зажало.
Лодка Владимира Григорьевича стоит у небольшого деревянного пирса. Рядом такие же маломерные катера. На бортах у всех рядом с латинскими буквами переплетения иероглифов. На Камчатку лодки, как и автомобили, массово гонят из Японии. Эта техника почитается, как неубиваемая.
Краба съели?
Спрятавшись от ветра в каюту наконец решаем поговорить о деле.
— Когда последний раз клевала рыба?
— В середине сентября она еще брала, а примерно 20-го числа — исчезла.
— И какие мысли были?
— Начал спрашивать, интересоваться, куда делась рыба. Говорят, дальше за Налычева, там ловится, а здесь — нет, кончилась рыба. Потом еще раз пошел через три дня. Опять — нет. Думаю, такого не бывает. Тут каждую минуту таскаешь рыбу. Даже если небольшой палтус попадется, и то интересно, а тут — никакой рыбы. Перед этим ходили — десять видов рыб поймали.
— Крайний раз 2 октября выходили?
— Сейчас, когда к нам туристы приезжают, а они порыбачить хотят, мы их честно предупреждаем — только прогулка, рыбы нет. А тут ребята подходят знакомые и говорят: «Порыбачить охота». И я предлагаю: «Давайте тогда на мыс Опасный пойдем». Опасный — это далековато, за островом Старичкова. И мы когда за этот остров зашли, там рыболовочка была любительская на краба.
— Вы ее давно ставили?
— Да, раньше ставил. Достали, а там три или четыре штуки. Ну и в ведро их положили. В этом месте течение сильное от берега, и если какая-то гадость идет, то оно ее выдавливает. Поэтому там краб еще сохранился. Ну я решил тогда зайти еще в бухту, где течение слабое, и смотрю, там вода — настоящий бульон. Я сначала подумал, что это планктон поднялся. Потом вижу, что нет. Но маслянистого пятна не было, только цвет воды поменялся. Сам ощутил, что глаза слезятся и першение в горле.
— Это все люди на катере почувствовали?
— А я не спрашивал. Мы же тогда еще не знали, я узнал это вечером, когда снимки накачали выкладывать в интернет. Крабы, кстати, к тому времени уже были дома и сваренные. И я забоялся их кушать. Жена мне говорит: «Не смей их есть!» Но мне жалко стало, и я беру и съедаю две ножки. Проверить. Было десять вечера. И в двенадцать я почувствовал, что почки начали болеть. Головная боль пошла, давление выросло. Я таблетки выпил, антибиотик, на всякий случай, и уснул. Утром проснулся — нормально, только голова немного побаливала. Звоню своим друзьям, с которыми мы ходили, и спрашиваю: «Краба съели?» Говорят, что нет, боятся есть. Предупреждаю, чтобы ни в коем случае не ели, потому что он нахватал заразу.
— Рыбу тоже ловили тогда?
— Да, далеко пришлось уйти, к глубине 60 метров. Это километра три-четыре от мыса. Я принес жене и отдал: «Навагу пожарь». Навага ведь свежая — очень вкусная. Жена говорит: «Я не могу ее чистить, потому что она уже разложилась». Думаю, как она может разложиться, если поймана только что?.. Прошло шесть часов. Жена повторяет: «Посмотри. Мясо от костей отваливается. Такую рыбу я не буду готовить». И она ее сразу выбросила.
Владимир Григорьевич не против еще раз сходить к острову Старичкова и на мыс Опасный — показать нам пятно и помочь взять анализы воды. Но для этого надо, чтобы шторм унялся. Сегодня барашков на волнах поменьше, но выходить в море на маломерном катере — реально опасно для жизни.
Договорились, что Владимир Григорьевич оценит завтра с утра, получится совершить рейд за пробами или нет. И если обстановка изменится, то обязательно даст знать. Но настраивает он нас на субботу. И это огорчает: время уходит, и пока мы ждем, течение уносит отравленную воду дальше на юг, к Курилам.
Сивучи и фатализм
В Петропавловске-Камчатском есть несколько мест, куда любят приходить и туристы, и горожане. Одно из них — лежбище сивучей. Эти огромные морские тюлени любят приходить зимовать на городской пирс. Появляются они аккурат в октябре. В 2020 году это очень плохое время, чтобы приплыть в Петропавловск-Камчатский, ведь вся рыбы поблизости, скорее всего, отравлена.
По слухам, несколько сивучей уже пришли в город. Решаю съездить посмотреть, как они там. Заодно интересно проверить, не выбросил ли шторм на их лежбище мертвые морские звезды. На городском пляже (он в находится в трех минутах ходьбы от краевой администрации) в четверг появилась новая партия погибших обитателей морского дна. Но особой оторопи и интереса у местных жителей они уже не вызывают. Ежами и звездами интересуются только сотрудники Росприроднадзора, которых прислали на пляж отбирать трупы, и чайки, для которых отравленная пища — тоже пища.
У лежбища сивучей — все чисто. Но, возможно, только из-за того, что там нет даже подобия пляжика. Только бетон, металлическая ограда и пирс, на дальней оконечности которого расположились пять сивучей. Без коптера хорошо видно только двоих, и то ли ласту, то ли хвост от третьего.
Сивучи выглядят огромными, ленивыми и неповоротливыми. Мне не хватает навыков, чтобы сходу определить — они постоянно такие или объелись отравленной рыбы.
Спрашиваю местных. Те говорят: «Сивучи как сивучи». За судьбу тюленей они не сильно переживают. Да и в целом фатализма на Камчатке гораздо больше, чем в столице. Это немного даже пугает.
Море волнуется
Утром в пятницу я просыпаюсь от звонка Владимира Григорьевича. Море успокоилось! Час на сборы. Набираю коллегам из «Настоящего времени» — надо успеть на катер.
За пятном в этот день развернулась настоящая охота. Многие спешили воспользоваться безветрием. С самого раннего утра в море ушел корабль МЧС, сотрудники Кроноцкого заповедника отправились изучать каланов и сивучей — как на них повлияет гибель кормовой базы в прибрежных водах. Наверняка на одном из судов вышли и гринписовцы, которые в стахановском режиме отбирали пробы день за днем.
По плану мы должны были повторить маршрут, которым прошел Владимир Григорьевич в тот день, когда встретил мертвую воду.
Первой заметной точкой на пути стал остров Старичков. Еще одно излюбленное место у сивучей. В пятницу внешне тут все спокойно: практически полностью отвесные скалы, на которых устроились флегматичные чайки и чуть более настороженные угольно-черные бакланы, расположившиеся на камнях внизу сивучи тоже не выглядят обеспокоенными, отравленной воды не видно. Только с одной стороны острова кажется, что пена немного ненормальная, чуть более густая, что ли.
Но мы уже идем дальше. От пейзажей, которые открываются с воды, просто не оторвать взгляд: извилистая линия холмов, укрытых рыжими по осени деревьями, при движении к югу «обнажается» все сильнее и сильнее, больше становится лугов, появляются каменистые пляжи с черными точками на них (Владимир Григорьевич говорит, что это мишки, но мне не хватает остроты зрения, чтобы убедиться лично), возникает ощущение плавности. И никаких следов человека.
Пятно мы настигаем в бухте Саранная. Вернее, мне кажется, что мы догнали след от него: вода вокруг лодки мутного зеленоватого цвета, покрытая грязно-бежевыми шлепками того, что некогда было пеной. В нее, как в липкую ловушку, стянуты полуразложившиеся зеленые ошметки водорослей и розовые частицы туловищ ракообразных.
Однако на кисель эта субстанция не похожа. Запах есть, но он не валит с ног: просто воздух кажется немного другим на вкус. Голова не болит, хотя я надышался по полной программе: в рубку практически не заходил, сидел на носу катера.
Мы зачерпываем воду ведером, чтобы получше рассмотреть цвет и частицы растений, что в ней плавают. Но пробу решаем пока не брать. Бутылок всего три, а есть шанс найти нечто более ценное.
Опасный и Тихая
Следующий пункт — мыс Опасный. Вокруг него разбросано много камней, о которые в шторм коварно разбиваются волны.
Именно у Опасного Владимир Григорьевич ловил отравленную рыбу. Покинув Саранную, мы ненадолго попадаем в чистые воды. С высоты граница между участками, скорее всего, очевиднее, но даже на катере заметно, как меняется кильватерный след.
У мыса мы вновь входим в зеленую воду. Но здесь она даже немного чище, чем в Саранной. Во всяком случае, визуально. Возникают подозрения, что такая же картина будет и дальше, поэтому первую бутылку наполняем около Опасного.
Движемся дальше, и вновь — чистая вода. Кажется, что этот участок еще протяженнее. В этот момент постепенно начинает возвращаться ветер, а значит, надо разворачиваться и идти назад в Петропавловск-Камчатский. По пути останавливаемся, чтобы забрать еще одну пробу у Опасного, а другую — в Саранной.
Около острова Старичкова наш катер уже основательно трясет на волнах. Море покрыто теми самыми пресловутыми белыми барашками.
— Главное, успеть нормально зайти в Авачинскую бухту, — говорит Владимир Григорьевич. — Волна со стороны Вилючинска разгоняется.
Я не совсем понимаю, что именно этот расклад означает для нас, но верю, что катер дотянет нас до города, и даже для полноты ощущений ухожу на волну. Минут через десять начинает кидать вверх-вниз уже совсем основательно. Почти американские горки, только еще водой окатывает, а прыжки отдают болью в копчике. Волны порой попадаются такие, что кажется, могут вздыбить наш катер и перевернуть его.
Но я продолжаю любоваться стихией, мне не страшно. До того момента, как Владимир Григорьевич не отворачивает нос корабля от Петропавловска-Камчатского и идет к бухте на стороне Вилючинска. Быстро соображаю, что мы идем спасаться от опасности, а я нахожусь не в самом подходящем месте и в далеко не подходящее время. Но все равно остаюсь сидеть, как дурак.
Только в бухте перемещаюсь в рубку. Владимир Григорьевич говорит, что часа через два волна стихнет. Правда, к этому времени будет уже темно, и это не добавляет положительных эмоций.
— Бывало, что суда в Тихой (так называется бухта, где мы стоим) по двое суток ждали, — делится опытом капитан.
Ждем и мы. Но недолго. Минут через двадцать волна немного утихает, а в направлении Петропавловска-Камчатского устремляется средних размеров корабль. Если догнать его и сесть на хвост в метрах пятидесяти, то о шторме можно не волноваться: ведущее судно погасит все волны.
Задумка хорошая, но нам не повезло: корабль отвернул в сторону от нашего маршрута, а волны усилились. Кидает нас так, что о походе на нос я даже не думаю: сижу вместе со всеми в рубке.
У Владимира Григорьевича звонит телефон. Жена.
— Я по Авачинской бухте в шторм иду. Не отвлекай.
Не отвлекает.
Чем ближе подходим к берегу, тем сильнее нас подбрасывает.
— Самый сложный участок, здесь обратная волна идет, — объясняет Владимир Григорьевич. — Она разбивается о бетон и возвращается обратно. Из-за этого не угадать, в каком направлении в следующий раз ударит.
Но старенький японский катер выдерживает и эти волны. Мы благополучно заходим в бухту. Владимир Григорьевич признается, что у него из-за шторма давление подскочило и разболелась голова. Анна предлагает ему таблетки, а Александр помогает «припарковать» катер и закрепляет на причале конец.
Рейд за водой подошел к концу.
* * *
Я дописываю репортаж на борту самолета Петропавловск-Камчатский — Москва. У «Аэрофлота» сейчас все предельно строго: от пассажиров требуют весь рейс сидеть в масках, и каждые три часа выдают новые, потому что старые потеряли эффективность. Мне такой подход положительно нравится.
В багажном отделении в Москву летят три полуторалитровые бутылки с водой из Тихого океана. В один из выходных они отправятся на анализ в лабораторию. И затем — долгое томительное ожидание.
