18+
На фестивале «Территория» самым ожидаемым был спектакль Яна Фабра «Бельгийские правила/Бельгия правит». Двойной смысл слова rule, правило и обычай с одной стороны, власть и господство с другой – вполне обыграны компанией Фабра «Трубляйн». Последние два года все разговоры среди театралов сводятся к феномену Яна Фабра, который занимается универсальной художественной практикой уже 40 лет. Его французский предок, звезда мировой энтомологии Жан Анри Фабр (1823—1915), занимался исследованием скарабеев четыре десятка лет, открыл гиперметаморфоз и заложил основы этологии, науки о генетической обусловленности поведения. Он всю жизнь писал знаменитый десятитомник «Энтомологические воспоминания», исходя из отрицания «эволюции видов» Дарвина. Ян Фабр в каком-то смысле ученик прапрадеда (если это художественная легенда, то еще лучше), поэтому устроил революцию театра. Итак, краткий забег по необозримому творчеству Фабра.
В Берлине (2015) была премьера самого странного спектакля мирового театра «Гора Олимп», где зрители внимали, спали и опять внимали 24-часовому представлению актеров, выступавших на грани физических сил. Чем известен Фабр в современном искусстве, кроме спектаклей, скроенных по заветам «театра жестокости» Антонена Арто? Фабр рисует картины ручкой Bic и делает масштабные панно из оболочек жуков-скарабеев. По линии рисования картин ручкой, по степени иронии в инсталляциях и спектаклях-перформансах, по тотальности присутствия в современном искусстве Фабр напоминает нашего одинокого гения Дмитрия Пригова, с учетом разницы масштабов признания публикой.
Вместо красок и глины он использует насекомых, делает из них скульптуры, картины, и даже вел паблик-ток в образе мухи. Причем подход Фабра к энтомологии совсем не такой, как у Дэвида Кроненберга в классическом триллере «Муха». Бельгийца интересуют не ужасающие, а эстетические возможности формы и цвета жуков-златок. Самое знаменитое произведение из скарабеев называется «Небеса восхищения» (2002) и украшает королевский дворец в Брюсселе. В этом видны как сарказм Фабра, так и свобода гражданской жизни Бельгии, ведь панно изображает геноцид, устроенный королем Леопольдом II в Конго. На рубеже XIX—XX веков население этой страны сократилось на 15 миллионов, зато добыча каучука выросла в 200 раз.
Классические фламандские художники, учителя Фабра, были алхимиками, для изготовления красок они использовали кровь и измельченные человеческие кости. Одна из первых выставок, которую он сделал в 1978 году, называлась «Мое тело, моя кровь, мой пейзаж» и состояла из картин, написанных кровью. Первая персональная выставка в Восточной Европе прошла в начале 2014 года в Киеве, в PinchukArtCentrе. Экспозиция состояла из двух разделов: «Дань Бельгийскому Конго» и «Дань Иерониму Босху». Восемь лет назад Фабр захватил Лувр, вписавшись в залы фламандской и голландской живописи. А в прошлом году произошло масштабное вторжение художественного алхимика в Эрмитаж.
Выставку «Ян Фабр: Рыцарь отчаяния — воин красоты» посмотрел миллион посетителей. Что там происходило? Обойдя в доспехах рыцаря залы Эрмитажа, Фабр напомнил о благородстве своего отношения к классическому искусству. Это была видеодокументация перформанса «Дева/Воин», который они сделали с Мариной Абрамович в 2004 году. Инсталляцию «Я позволяю себе истекать» — силиконовый автопортрет-манекен, который стоит в луже крови, уткнувшись носом в авторепродукцию картины Рогира ван дер Вейдена «Портрет турнирного судьи», — можно признать символом совриска.
Подвешенные на крюки чучела собак и кошек вызвали негодование граждан — тысячи гневных писем, написанных в стилистике колхозной непосредственности имени депутата Милонова и певицы Ваенги. Бесчисленные компактные инсталляции, картины и скульптуры из жуков-златок действовали суггестивно, то есть одновременно фраппировали, ужасали и восторгали наблюдателей. Для Эрмитажа художник нарисовал ручкой Bic ультра-сине-фиолетовую, почти невидимую серию реплик работ Рубенса, которые во время выставки висели в одном зале с оригиналами. Демократизм Фабра зашкаливает в серии рельефов из каррарского мрамора «Мои королевы», где на портретах женщины, которые окружают художника, — помощницы в его студии, менеджеры и секретари.
Кстати, Эрмитажу подарили инсталляцию «Глупость опирается на смертность» (2016) — чучело лебедя на безглавом скелете, инкрустированном панцирями жуков-златок.
В центральном спектакле фестиваля «Территория» «Бельгийские правила/Бельгия правит» происходило следующее. Структурно четырехчасовой спектакль разделен на отделы, посвященные пяти видам театра: компромисса, жестокости, смерти, визуальности и любви. Однако разделение не концептуально, скорее, иронично по отношению к современным теориям «постдраматического театра». Концептуально в спектаклях Фабра одно – неукротимое восхищение телом человеческим. В этом смысле московский спектакль можно признать небольшим филиалом «Горы Олимп», с добавлением политического измерения. Если для «олимпийских» эпизодов характерны бедные одеяния из куска ткани, обнаженные тела артистов, тишина и картинность, то «политические» эпизоды отмечены жгучим сарказмом, армейскими речевками, фейерверком конфетти, яркими карнавальными костюмами, шаманскими ритмами пляски.
Невероятный для насквозь ханжеской Москвы спектакль! В общем и целом постановка напоминает о монмартрских кабаре и как будто прочерчена рукой Анри де Тулуз-Лотрека: негодяи с нежными животами, обжоры пивные, чемпионы по производству стрелкового оружия, тупые бюргеры, не желающие работать, притом что каждую секунду Бельгия продает пистолетов на 30 евро. Десять обнаженных фемин, распахивая шубки, целятся оружием в зрителей, рассказывая о зловещей Бельгии. Веселая Бельгия, оказывается, в опере родилась.
Правила пестрят странными изречениями, скандируя которые, артисты до изнеможения предаются фитнесу: запрещено бросать котов с башни, запрещено называть собаку Леопольдом… Они прыгают через коробки с пивом, поднимают коробки с пивом, обливаются пивом. В какой-то момент становится не важно, что они делают, потому что горечь и нежность спектакля пробирают мощной завистью к непостижимой степени свободы бельгийцев.
Самые удачные сцены проходили без музыки, танец смерти с позвякиванием бутылок-костей вокруг пояса обнаженной древней танцовщицы, а в финале – строгий звук трепещущих белых флагов, вспарывающих воздух. Превращение флагов разных стран в белые полотнища — уже само по себе концепт.
Фирменная эротика Фабра поражает откровенной отменой всяких театральных правил. После «Горы Олимп» границ, впрочем, уже нет. Завороженность режиссера нерасторжимой связью Эроса и Танатоса делает замедленную картинность «обнаженки» ритуальной. В теме «театра жестокости», например, ноги двух актрис пружинисто разведены. Они поднимают юбки и фронтально наплывают на ошарашенную, затихшую публику, а между ногами красоток — красные люди-собаки, держащие кости в пастях. Древний ритуал на земле Санникова?
В театре любви еще круче — золотой дождь из причинного цветка крепкой обнаженной бельгийки, то есть валлонки или фламандки. «Кому горят их георгины?» — вопрошал по другому поводу московский молодой философ. Через сцену проезжает велогонщик — привет из мультика «Трио из Бельвилля»? Свинья-дионис тащит на веревочке голую хозяйку с завязанными глазами, и это опять заставляет людей полностью затихнуть (а ведь до этого все бегали туда-сюда, спектакль идет четыре часа без антракта).
Обнаженная натура имеет четкое обоснование. Это флер, отблеск, аура, оживление картин Питера Брейгеля, Рене Магритта, а особенно — Фелисьена Ропса с его «Порнократией». Но еще раньше в отделе «театра компромиссов» возникла крутая, дерзкая сцена самоокуривания ладаном причинных мест. Это не высмеивание церковных обрядов, но точное попадание в тайну. Тело наше настолько древнее и совершенное, что приходится признать, в том числе и на материале науки этологии: оно быстрее, умнее и магичнее, чем любые мысли, чувства и верования.
Еще Ян Фабр мастерски эстетизирует спорт. Да, тренированность артистов такова, что они трое суток могут бежать на месте, оттого и четыре часа пролетели, как голубь. Антверпенский культ голубей, кстати, воплотился на сцене в форме комической оперы: сначала пир у людей, потом празднуют голуби, а после них — хищный танец цветастых жуков. Итак, занятия фитнесом тянут на себе всю смысловую часть, в ритме упражнений оглашаются правила свободы. Но радость от символически вывешенного черного флага гезов и анархистов всея Европы — выше эротики и спорта: анархия, блаженная сестра, отведи нас в чисто поле, где нет демонов государственности!
Карнавальный спектакль о родной Бельгии для нас оказался острополитическим. На 40-м правиле, гласящем, что тирания должна быть разрушена, зал пригорюнился и замолчал, хотя все остальные правила встречал смехом и хлопаньем.
Политическая самоирония Фабра воспринимается как мощный манифест райской жизни искусства, ибо жизнь нашего тела подавлена правилами социума, загнана в КПЗ привычек и автоматических жестов, под маленькое оконце восприятия, с решеткой и редкими лучами солнца на закате.
Три слова вылупились — свобода, нежность, мощь. Мощь нежной свободы? Мы опешили, совсем опешили. Если так, то залечь на дно в Брюгге — лучший выход. Для театроведения критически важно понять силу тела человеческого, а каждый спектакль Яна Фабра — земля обетованная для всех, озадаченных мощью, нежностью и свободой...
