18+
Доклад Transparency International о финансовой нечистоплотности худруков московских театров — это, конечно, бомба. Разумеется, не в том смысле, что руководители заключают контракты сами с собой и за счет этого получают 300, 400, а то и 500 тысяч рублей в месяц. В конце концов, всем понятно, как устроена система госзакупок: ты просто не можешь получить хорошие и нужные вещи для реализации проекта без того, чтобы все это внешне выглядело как обезличенный обмен денег на блага. Что там художники, которые хотят заказать конкретную декорацию у конкретного мастера! Даже врачи не могут купить пожилым людям хорошие памперсы — только самые дешевые.
Все это понятно. Люди хотят работать, осуществлять свои замыслы, что-то получать, платить сотрудникам. Вот и приходится крутиться, выдумывая какие-то ходы, заскакивая в сумрак и действуя на грани закона.
В этом смысле заявления следствия о деле Серебренникова звучат особенно комично. «Основал театральную компанию с целью хищения средств» — что за безумие, правда. Никто не придумывает проекты с целью украсть деньги. Обычно люди хотят сделать что-то крутое: построить дорогу, разбить парк, поставить спектакль. И, да, случается так, что многие по незнанию допускают ошибки, неправильно тратят средства. Бывает, что люди просто вынуждены распоряжаться деньгами неправильно — ведь все эти гранты и субсидии поступают на счета уже после того, как проект готов (то есть берут деньги из предыдущего транша, расходуя их нецелевым способом, а это уже харам). У кудринского мозгового треста на эту тему был целый доклад: так живет не театр, так живет вся страна.
Наконец (это не относится к Серебренникову, к театрам, вообще ни к кому не относится), нет ничего ужасного в том, чтобы немного вознаградить себя за работу. Тем более если это почти законно. Почему бы не взять немного, если большая часть пойдет на благое дело, которое без тебя не сдвинется с места? Разве лучше на войну в Сирии потратить? На домик для уточки? Никто же не будет говорить, что человек строит дом, ставит спектакль или решает глобальные управленческие задачи для того, чтобы обогатиться. Нет, люди это делают, потому что они — люди. Творить, править, познавать — в природе человека. А деньги — это какая-то побочная история.
Любой региональный чиновник вам скажет, что коррупция — это далеко не худшая вещь из возможных. Если деньги подворовываются, значит, паровоз едет и рано или поздно хоть что-нибудь будет сделано. Куда хуже, когда безграмотные управленцы вообще не знают, как подступиться к федеральным деньгам, участвовать в целевой программе, заявиться на грант. Губернатор может просто вернуть деньги в бюджет, потому что не умеет с ними обращаться. Школа, стадион, троллейбус — ой, лучше не надо. Себе дороже. Потому что одно неверное движение — и ты в тюрьме.
Так что вопрос с деньгами можно смело вынести за скобки. А если не обращать внимания на содержание документа, то останется только жест, от которого действительно закачаешься.
Я спрашивал у Панфиловой, как ей это все. Кажется ли уместным? Она сказала, что нам всем что-то не нравится, но факты от этого не перестают быть фактами.
Так что письмецо о вопиющих фактах воровства подготовлено, отправлено в надзорное ведомство. И новые штришки к портрету Серебренникова прокуратуру очень заинтересовали. Да, это не относится к «Седьмой студии». Но штришки характерные. Еще, кстати, можно порыскать по СПАРКу и найти какую-нибудь 1000-рублевую ложечку из спектакля «(М)ученик». Главное, что органы проинформированы. И они разберутся.
Они там очень трогательно подчеркивают, что в списке театральных воришек — не только изящный, надменный, модный, знаменитый, всеми любимый, обласканный, облайканный, облизанный с ног до головы Серебренников, но и ужасный, мерзкий, комичный Юрий Куклачев. Антипутинисты как бы говорят театралам: «Ну да, там есть Серебренников, который вам нравится, но также есть много плохих отвратительных людей: Табаков, Меньшиков, Марчелли. Ведь буэээ же? Неужели не буэээ? Вот и не обижайтесь!»
Этот наигранный аутизм антипутинских либералов, конечно же, произвел неизгладимое впечатление на аутистов из театральной общественности. Тут надо понимать, что некоторые из них вообще не знали, что такое Transparency. Они действительно думали, что это какая-то путинская контора. А те, кто знал, конечно, тут же сообразили, что расследование провел какой-то дурачок, при Елене Анатольевне такого не было. Не могло быть.
Но ведь как раз при Панфиловой все это и началось. И она одобряет.
Так что теперь они рассуждают о том, что все это — какой-то заказ. Откуда-то, мол, это в Transparency спускают.
Вся эта история — конфликт между двумя стратами российской интеллигенции. Я бы охарактеризовал их как людей изящных и людей не очень изящных. Изящные люди — это режиссеры, критики, менеджеры культуры, читатели, композиторы, художники, кураторы, исследователи советской мебели 60-х годов. Именно они составляют ядро группы поддержки Серебренникова. Там есть еще актеры, но актеры — это не интеллигенция, а рабочий класс, боевые дроны.
Не очень изящные — это образованные, но простоватые люди: жертвователи Навального, слушатели «Эха Москвы», пользователи Facebook.
Тонкие люди плохо разбираются в политике и в том, что происходит вокруг. Они, скажем, могут на полном серьезе обсуждать откровения какого-нибудь отставного фрика из ФСБ об особом подразделении этого ведомства, которое следит за творческой интеллигенцией с советских времен. Шла бы речь о метро, они обсуждали бы диггера Вадима Михайлова.
Простоватые люди с трудом понимают, чем Венский фестиваль отличается от Авиньонского, а Серебренникова любят за фильм «Ученик», который «против попов».
Культурные люди используют в речи максимально приторные и пошлые фигуры, как то: «Нас прессуют за то, что мы самые живые», «Серебренникова заказали», «Жестокость следствия», «Невыносимые страдания из-за невозможности работать», «Простыни, на которых ты спал в Париже», «Творческий человек».
Массовые люди больше любят говорить о консервативном повороте и всевластии силовиков.
Иногда бытовые люди пытаются пресмыкаться перед культурными. Скажем, Екатерина Винокурова не просто сходила в «Гоголь-центр» на «Маленькие трагедии», она даже поделилась в Facebook своими впечатлениями от спектакля. Винокурова обратила внимание на то, что зал прыснул на слове «Матильда». Ну и вообще много метафор раскусила.
Но чаще между богемой и политотой можно зафиксировать нечто вроде недопонимания.
Колхозные люди спорят со штучными. Я своими глазами видел, как некоторые из них с неприязнью говорили о штучных как о привилегированном сословии, внезапно осознавшем собственную уязвимость. Я видел, что некоторым очень не нравится идея корпоративной солидарности. Мол, мерзко смотреть, как сплоченная диаспора, свирепая и могущественная корпорация, разветвленная клиент-патронская сеть и от века стоящий цех уже на каком-то ультразвуке защищают своего, в то время как протест должен быть общегражданским. Я видел, какое колоссальное раздражение вызывают у некоторых колхозников фразы о том, что подобная атака на художника имеет беспрецедентный характер, что такого никогда не было. Ну, чтобы прямо так жестоко.
Нынешнее расследование Transparency вполне укладывается в эту канву. Деревенщины как бы откусывают яблоко и широко распахивают глаза, мол: «А чего? Здесь же действительно конфликт интересов! Разве так можно? Что значит «донос»? Мы всегда обращаемся в правоохранительные органы со своими расследованиями!»
То есть вообще деревяшки. Не понимают. Не чувствуют.
