18+
Актер Эдуард Захарук рассказал о своем новом месте службе. Начав с артиллериста, звезда фильма «Смерш. Продолжение» теперь работает в ростовском Центре приема, обработки и отправки погибших. «Бывает, что коллеги по кино забывают, где я, — вспоминает он, — и присылают какие-то проекты. Спрашивают, не хочу ли поучаствовать. А я говорю: да я бы с радостью еще где-нибудь поснимался, но... »
— Эдуард, расскажите, как так получилось, что вы не на очередных съемках? А там, на СВО. И как к этому приходят?
— Дело даже не в профессии. Дело в месте, где я жил. Это Ростовская область. Приграничье с ЛНР. А как далось это решение? Не могу сейчас сказать (задумывается).
Оно не было спонтанным! Я к нему готовился. И понимал, что это важно.
Важно, потому что в тот момент у нас еще не было таких массированных беспилотных вражеских атак и не применялись Storm Shadow и прочие средства дальней артиллерии и баллистической техники. Поэтому мне хотелось создать буферную зону, дабы вся эта история не прилетела по нашим ростовским домам.
— Как это приняли ваши родители?
— Мама не знала до последнего. Она узнала, когда я уже был «за ленточкой». Папа догадывался. Но папа — офицер. Он принял это как должное, как нужное, как необходимое. Хотя все очень переживают: и родители, и брат, а теперь к ним прибавилась еще и супруга, потому что за прошедшие два года я успел жениться.
— Как поддерживаете связь? Или одна смс утром, одна вечером?
— Связь поддерживается ежедневно. Естественно, подбадриваем друг друга, скучаем. Стараемся общаться почаще. И интересуемся, как дела.
— Что было самым сложным? И чем вам сейчас приходится заниматься?
— Моя нынешняя служба сильно отличается от прежней. Если сначала я служил в реактивной артиллерии и был командиром боевой машины, то затем часть людей перевели в «штурма». Четыре дня на полигоне. Пара занятий по тактической медицине, пара стрельб — и вперед, на зачистку!
— А потом?
— А потом я был откомандирован в город Ростов. В 522-й ЦПООП. Это — центр опознания погибших, грубо говоря, военный морг. И в настоящее время я занимаюсь погрузкой, разгрузкой и отправкой «двухсотых» ребят, которых провожают в их последний, в дальний путь...
Поэтому смотря о чем рассказать. В реактивной артиллерии я стал специалистом. Причем широкого профиля. Умею все: начиная от получения, загрузки, разгрузки снарядов. До их подготовки, заряжания, стрельбы и корректировки.
В пехоте... ну там тоже были получены свои навыки. Хотя я провел там не так много времени. Может, там успехи были бы и получше.
Мои погибшие товарищи сказали бы больше, но, к сожалению, их с нами уже нет!
А здесь, в 522-м центре... появилась стрессоустойчивость и какая-то хорошая толика цинизма. Благодаря этому теперь к некоторым вещам относишься чуть-чуть иначе. Кто с этим не сталкивался, тот, наверное, не поймет.
— Вопрос, который мы задаем всем: ваш самый страшный день?
— Каждый день на передке по-своему интересен, по-своему прекрасен и по-своему страшен. Но война меняется. Если вспомнить наши первые дни на СВО, то мы очень переживали из-за польских снарядов, потому что они практически бесшумны. А сейчас переживаем из-за беспилотников.
Были и близкие прилеты, и небольшие ранения. Но как-то все — тьфу, тьфу, тьфу — обошлось.
Самые страшные дни — это когда теряешь друзей, теряешь товарищей. За два года вы становитесь чуть больше, чем просто коллегами. Вы становитесь маленькой семьей. С кем-то ты делишь одну ложку, одну вилку и периодически один спальный мешок.
Поэтому самые страшные дни — это дни потерь. Как бы они не были неизбежны, каждый раз это становится ударом.
Это кажется, что когда кто-то где-то погибает — это далеко. Ну да, жалко. А когда гибнут те, кого ты знал, с которыми ты прошел огонь, воду и медные трубы — это всегда личная трагедия, личная история.
— Пишут ли вам коллеги? И что говорят про ваше решение?
— Коллеги — они везде коллеги. С кем-то дружишь, с кем-то нет. С кем общался, с тем и продолжаю это делать. Как до СВО. И буду это делать после.
А какой-то их процент уже переобулся. Это те «беглые патриоты» (ведь такие есть не только в медийной прослойке, но и в более местечковой, например, в провинциальных театрах), которые почему-то решили, что именно они нужны Родине и Родина без них никак. Поэтому их обязательно призовут по частичной мобилизации.
Из-за чего продали весь свой скарб и уехали кто в Армению, кто в Грузию. А потом с протянутой рукой возвращались домой.
Но это как бы их дела!
— Остается ли у вас время, чтобы следить за новостями?
— Да, мы следим. А что шокирует? Ну, наверное, что Кашпировский вдруг возобновил свою магическую практику. Шучу, естественно.
Новости отслеживаются не столько из-за ожиданий каких-то переговоров или чего-то там еще — главное, чтобы третья мировая не началась! Все остальное переживем.
— А за событиями в Судже?
— Конечно, поэтому хотелось бы пожелать всем жителям приграничных районов и не только приграничных — всем жителям нашей необъятной Родины! — скорейшей мирной жизни. Кто покинул свои дома — вернуться домой! И чтобы у них больше не погибали близкие!
— Что вы будете делать, когда все закончится?
— Постараюсь вернуться в кино уже в качестве режиссера. Хотя всегда открыт для предложений.
Да, в принципе, и в театр хотелось бы… Работу свою люблю, профессию люблю. Поэтому товарищи продюсеры, товарищи режиссеры, пишите, звоните, я всегда готов подумать!
По поводу карьеры военного. Я никогда не хотел ее строить. А после срочной службы даже говорил: «Чтобы я добровольно надел эту форму? Да никогда в жизни!» Но вот уже два года ее ношу. Хотя контракт подписывал краткосрочно, на три месяца.
Просто большая часть моих ролей — это военные, и мне хотелось это прочувствовать.
Прочувствовал. Но это уже совсем другая история.
— Встречая 2024 год, вы записали ролик на фоне какой-то старой полуразвалившейся постройки. Где это было? И как надеетесь встретить новый?
— Этот ролик был записан, когда мы были на отдыхе в Донецкой республике, и я решил надеть костюм Деда Мороза.
А новый, 2025-й... Ну, конечно, мне бы хотелось встретить его дома, но на третий год СВО оптимизм уже исчерпан. Мы — реалисты и стараемся обходиться без прогнозов. Было бы славно, но если нет, то нам к этому не привыкать.
Как я уже сказал, война меняется. Мы научились бороться с вражеской артиллерией контрбатарейной борьбой — пошли беспилотники. Совершенствуется система РЭП (радиоэлектронное подавление. — Примеч. Daily Storm) — будет что-то еще. Изменились условия городского боя. Я знаю ребят, с которыми мы общались еще в Сирии. И то, как они это делали там и как они это делают на СВО, — это две большие разницы.
Но русский солдат — он товарищ такой. Он ко всему приспособится и везде выживет! Мы ко всему привыкаем и под все подстраиваемся. Ко всему готовы.
Смекалка работает 24 часа в сутки!
