18+
Группе «Ногу свело!» 30 лет. Самый необычный из мейнстримовых и самый странный из тех, кого пускают на утренние телешоу, — коллектив, игравший песни про голого клоуна, лысую девочку и «канализации поток соков зловонный», выступит в Кремле 30 ноября. А его бессменному лидеру Макс(им)у Покровскому в этом году исполнилось 50. Мы поговорили с ним о музыке, шоу-бизнесе, концертах и выпивке — а о чем же еще?!
— Подведем итоги? Чем Вы больше всего гордитесь за минувшие 30 лет?
— Горжусь я двумя вещами: во-первых, тем, что группа «Ногу свело!» — это постоянно живой проект, проект, который по своей идеологии не звучит на «Ретро ФМ». В тот день, когда он зазвучит там, мне будет не очень приятно. А во-вторых, я горжусь тем, что это странный коллектив. Наш концерт 30 ноября в Кремле будет называться «30 лет назло шоу-бизнесу». Горжусь тем, что эти 30 лет мы действительно работали назло шоу-бизнесу, правда, не очень эффективно. Но это, опять же, с точки зрения шоу-бизнеса. С другой стороны, это и явилось причиной непотопляемости коллектива. Я сам в свои 50 и коллектив — мы себя ощущаем единицами, которые эти 30 лет совершали подготовительный процесс. Поэтому он был таким неуклюжим, детским, немного через одно место.
— А за что себя корите?
— Это и есть самая большая неудача. В режиме несовершеннолетия неправильно проводить столько лет. Возможно, но нужно это или нет? Коллектив «Ногу свело!» на рынке достиг примерно 30% своего реального потенциала. Я не самый хороший управленец. Если бы все эти годы рядом со мной был большой умный менеджер, если бы он был таким же квалифицированным в управлении, как я в музыке (я понимаю, что это звучит безумно самоуверенно, но тем не менее), то коллектив был бы намного сильнее как единица в шоу-бизнесе.
Я бы пожелал своему коллективу и себе, как его части, чтобы следующие 30 лет прошли так же независимо и так же легко и по-дурацки с творческой точки зрения, но умно и рационально с точки зрения того, как мы распоряжаемся своими силами. Создавать продукт на потребу публике не возбраняется. Надо перестать быть лебедем, раком и щукой в управлении.
— Я вот из олдовых хардкорных ваших фанатов. И до сих пор считаю лучшей вашей работой «Бокс» — вот такой правильной «Ногу свело!», какой она должна быть.
— Хороший вкус. Это один из моих самых любимых альбомов, я до сих пор его считаю самым сильным в каком-то смысле. Тем более его недооцененность очевидна.
— Как Вам удается сочетать мейнстримовый успех с трешачинкой?
— Дело в том, что альтернативная часть «НС» связана была не только со мной. В разные годы люди, работавшие с группой, были до максимальной степени альтернативными. Да и я сам менял свое отношение к миру, к обществу и к той части общества, которая определяется рамками шоу-бизнеса. Люди — весьма своеобразные существа. Когда люди группируются, они еще страннее.
Это все сочетается во мне с тем, что я поп-мелодист. Ну правда. Эта поп-мелодия часто бывает заточена в самые разнообразные оболочки. Не всегда даже в какой-то тяжелой аранжировке дело.
Мне вспоминается история, произошедшая с песней «Печальная Лариса» с альбома «Бокс». Миша Козырев, который тогда еще возглавлял «Наше радио», мне сказал: «Ну, Макс, это ж невозможно просто — вы чего , нельзя было по-другому сделать? Куплет же совершенно немыслимый на радио, а припев совершенно поп». Это такое странное несоответствие — одна из ранних песен «Хрустальная ваза» с альбома «Капризы манекенщиц», она без слов — здесь еще один контраст. Или нашумевшая песня «Весточка» — сочетание легкого, нежного и красивого с тем, что называется disgusting — с чем-то жутким, ломающим слух.
— И Вам это в себе нравится?
— Это нравилось до определенного времени и до определенной степени. Потому что играть на контрастах все время нельзя. «Черный квадрат» рисовать всю жизнь — нет. Даже если он будет синий или красный. Скучно. Это начинает утомлять — начинало бы, если бы мы не нашли иной подход к музыке: делать музыку, потому что она секси. В классическом составе «Ногу свело!» не в состоянии были грувить. Мы были, как рок-музыканты с умными лицами. Не производили мы ощущения машины, способной заставить девушку свинговать, чтобы не только головой кивать, но и бедрами крутить. Поэтому непонятно, где успех, где неуспех. Иногда альтернативность была решением, которое принималось из-за невозможности сделать поп. А я это очень люблю.
— Вы по-прежнему считаете себя москвичом? Отмечаете ли Вы, как изменилась и похорошела столица?
— Я не считаю себя большим кораблем — скорее яхтой, но у каждого судна должен быть порт приписки. Мой порт — Москва, хоть я и живу на два города и вообще человек мира — я московский человек мира.
Когда мы появились, московская тусовка очень располагала к амбициям, к творческому росту. Москва всегда была на высоте, она была красотка, колыбель изысканной музыки. Здесь всегда было много умников, возможно, не столь талантливых музыкально, но несших на себе иную функцию. Талантливых, впрочем, тоже было немало, но я не о том: Москва была Средой. Семя упало в Среду и выросли в том числе мы. При всей моей любви к Питеру и Уралу — эти колыбели дали немного другие тусовки.
Шик в Москве, конечно, остался, не знаю, можно ли его называть прежним шиком. Это сейчас довольно богатый город и выглядит он сейчас прекрасно.
Но специфика у города уже немного другая. Москву и Питер как столицы мы с точки зрения культуры утратили. Что касается внешнего вида — наверное, он неплохой. Хотелось бы, чтобы и остальная страна была хотя бы уровня — пусть пониже — но не в такое количество раз. Михаил Васильевич Ломоносов в Москву въехал ведь не на лендровере. И не нефтяными деньгами своего бати проторил себе дорогу.
— А когда проще писать — сейчас или тогда было? Я имею в виду и внутренние факторы, и внешние.
— Это очень хорошо, что Вы разделили Ваш вопрос. Вот с точки зрения внешних факторов в триста тысяч раз легче творить было во времена «Рок-лаборатории». Ситуация, среда. Те функции, которые нес мой порт приписки — они были совершенно благоприятной почвой. Сейчас и близко такого нет.
В новейшей истории неправильно было бы упускать возможности интернета, хоть они и по-прежнему от вложений зависят. У нас здесь не самое завидное положение. Но и не самое ужасное.
Ты можешь постараться и стать самому себе радиостанцией или телеканалом. Это немного другая история. Это предполагает немного другие принципы развития коллектива.
Вот рекорд-лейблы больше не существуют. Можно было сказать лет десять назад: «О, рекорд-лейблы? Идите вы все на ...» И все это благополучно сказали. Но что дальше? Выйдя в свободное плавание, мы понимаем, что яхтой — прекрасной и вольной, как чайка, — тоже надо управлять. За бензинчик заплатить, за место на пирсе, свечи в двигатель вставить, смазать маслом. А если парус натягивать и вообще в одного ходить под семью ветрами, то это уже отдельное искусство. Тяжело переучиваться, команду заново перестраивать, особенно если раньше ты летал на самолете, к тому же на пропеллерном и по логарифмической линейке.
А внутренняя ситуация с написанием песен всегда одна и та же. С годами, конечно, чуть больше узнаешь себя. Как спортсмен с годами лучше узнает возможности своего тела, так и я — с той лишь разницей, что физическое старение с годами мне мешает намного меньше.
Это, кстати, и в прямом смысле так: скакать по сцене сейчас я могу больше и выше, чем 20-25 лет назад не потому, что я сейчас лучше натренирован. Я, кстати, действительно, более подвижен сейчас. Знаю, где что. Умею рассчитывать силы.
— А вообще — не тяжко концертировать?
— Тяжко. Все равно падаю после выступления. Буквально. Последние года два-три такое всегда происходит. То ли когда понервничаю, то ли если покурю — табак, конечно, не употребляю ничего незаконного. Я иногда задыхаюсь, много сил трачу. Иногда дыхание сбивается. Например, есть у нас обычная концертная связка «Бензин» — «Из Алма-Аты» — «Голоса». Так вот, на «Алма-Ате» можно теоретически отдохнуть. Но потом на «Голосах» идет связка из трех прыжков, а потом «Я не последний герой», где мне надо четыре раза ногой пнуть воздух на слабую долю. И если получается три-четыре вдоха сделать перед этим — то это курорт. А если два — просто возможность восстановиться. Иначе задыхаюсь. А потом все равно тяжело.
— А вот я слышал от подруги, что сейчас у молодежи популярно творчество артистов в стиле рэп. Как Вы к этому относитесь?
— К хип-хопу определенный интерес присутствует: во-первых, потому что он сейчас завоевал очень сильные позиции, а с этим нельзя не считаться. Это в рамках нашей традиции, обычной для русского языка мелодекламации. Тут дерут с Запада — но дерут как надо. Это не как русский рок — хип-хоп с гармошкой не делают. Это рокерам надо вставить обязательно гармоху, чтобы была русская история. А в хип-хопе этого нет. А вторая причина — рэп ломаный, не ап-битный. Сейчас не время делать песни в духе Modern Talking. А мы, кстати, этим страдали, у нас прямой бочки немного больше, чем следовало. Брюшная полость должна ходить — и не потому что ты ноты знаешь, а потому что само происходит. Когда зверушки тыкают, у них детки рождаются — и все это само происходит. Без прямой бочки и хрестоматии.
— Как Вы за собой ухаживаете?
— Никак практически. Меня Таня, жена, заставляет делать какую-то зарядку, но я ленюсь, хотя у меня очень плохо развит плечевой пояс. Очень слабые руки. Пресс и и ноги сильнее, а плечи слабоваты — делаю элементарные махи руками с гантелями, отжимаюсь. Раз двадцать могу отжаться от пола. Не горжусь, но для бездельника это нормально. Верховая езда еще — но это очень редко.
Ну и больше всего помогает держать себя в кондиции отказ от бухла. Это не по-рокерски звучит, ну и пусть. Бухло здорово убивает силы — и веса добавляет, и вообще. Сейчас, в этот важный ответственный период перед большим концертом я вообще отказался от выпивки. Сейчас каждый день вообще выживание, если учитывать количество задач, требуемых для выполнения за день, а если выдался свободный день, то я сам переживаю, чувствую себя лентяем.
Бухать, конечно, всегда круто, но работоспособность снижается. С утра встаешь никакой, особенно на джетлаге. Ничего не соображаешь. Рано или поздно надо будет развеселиться, но когда ты просыпаешься и у тебя нет больной головы — это чудо.
— Что Вы сыграете 30 ноября?
— Мы не стали мудрить с репертуаром. Разумеется, там будут все большие хиты. Новые песни — в какой-то пропорции. Самые удачные. Наше задача — хорошее настроение, качество. Мы усилимся, но какими-то простыми творческими элементами. Сразу скажу: много месяцев назад была одна из идей сыграть с симфоническим оркестром. Но с симфоническим оркестром играет сейчас любой, хоть чижика-пыжика. Мы будем выступать БЕЗ симфонического оркестра.
— А друзья? Как Ваша дружба с Михаилом Гуцериевым? Кстати, с чего все началось?
— Дружба с Михаилом Гуцериевым началась с того, что нас познакомил один общий товарищ. Михаил Гуцериев еще не занимался творчеством на потоке и еще не имел того, что есть у него сейчас. Состояние поиска предрасполагает творческую единицу к хаотичной деятельности. И хотя Гуцериев был настроен на то, чтобы делать что-то в совсем мейнстриме, он решил с нами сотрудничать. Сейчас за Михаилом стоит километровая очередь из артистов — более digestible, они Гуцеривеа больше удовлетворяют. А мы скорее осуществляли пусконаладку. Как только этот механизм заработал, наладчикам делать уже нечего. Когда самолет проходит испытания, нужны камикадзе, Чкаловы. Потом приходят уже гражданские летчики.
— А что же враги?
— Да, у меня есть враги. Жизнь складывается так, что не со всеми удалось ужиться. Да и со мной ужиться нелегко, хотя мне кажется, что со мной ужиться как раз еще несложно, достаточно просто поделить пространство по установленным правилам. Я очень четко определяю границы и делаю все до конца. Я очень люблю притом делиться — деньгами, славой. Это и убило классический состав «Ногу свело!». У каждого на этот счет свое мнение. Но я не думаю, что те люди, с которыми мне выпало счастье поработать, скажут: «Ой, Максим! Он такой хороший! Я так за него рад!» Во всяком случае, не через одного.
