18+
Спустя полгода после лишения депутатского мандата фигурант «лосиного дела» Валерий Рашкин рассказал Daily Storm, как изменилась его жизнь. Московские активисты КПРФ уже предложили кандидатуру экс-депутата на выборы мэра столицы. Однако политик не торопится вступать в борьбу и пока работает над поручением Геннадия Зюганова — налаживает связь компартии с профсоюзами. Бывший депутат также объяснил, почему старается избегать темы спецоперации и что не так в отношениях с Анастасией Удальцовой, получившей его мандат. О том, как Рашкин живет без депутатской зарплаты и как он назвал купленную лосиху, — в интервью Daily Storm.
— Расскажите, какие должности вы сейчас занимаете в партии?
— Я член ЦК партии, как был — так и остался. Состою в комиссии по выборам у Ивана Мельникова (депутата Госдумы. — Примеч. Daily Storm). Здесь ничего не изменилось. Когда заседание комиссии, когда пленумы ЦК — принимаю участие в подготовке материалов, записок. Также являюсь членом московского горкома КПРФ, остался членом бюро. Участвую в подготовке заявлений, пленумов.
Что новое — по поручению Геннадия Зюганова мне нужно координировать и искать вариант улучшения работы партии с профсоюзами и трудовыми коллективами. Я налаживаю связи, нахожу контакты, помогаю профсоюзам. Я считаю, что в этом направлении пока слабая работа у всех партий, в том числе и у КПРФ. Огромное поле деятельности.
— Можете назвать примеры профсоюзов, с которыми вы работаете?
— С кем я уже проконтактировал, это МПРА (Межрегиональный профсоюз «Рабочая ассоциация» — Примеч. Daily Storm) — работники автомобильной промышленности. У них есть организации по всей стране. Огромные сейчас проблемы на АвтоВАЗе: 62% объемов сократили, обсуждается большое увольнение работников. Мы сейчас ищем варианты, как сохранить коллектив.
Есть профсоюзы шмаковские, есть независимые. Их палитра очень большая. Огромная масса мелких профсоюзов. И большое количество увольнений. Обращения работников этих коллективов зачастую игнорируются. Собственники кивают на социально-экономическое положение, из-за этого они вынуждены сокращать работников.
— Вас на посту руководителя столичного отделения сменил Николай Зубрилин. Скажите, как изменилась работа ячейки? И как вы оцениваете работу самого Зубрилина?
— Для меня и для горкома то, что Зубрилин стал первым секретарем, хорошо с точки зрения традиции и налаженной работы. За этот период вижу, что Николай Григорьевич поддерживает традиции, годами наработанные в основе работы московского городского комитета КПРФ: это напористость, наступательность, открытость, публичность, порядочность.
Система не поменялась, он не стал менять ничего. Какой-то ломки в управлении, методике не происходило. И необходимости нет, потому что показатели работы партии в Москве высокие. У нас никаких склок не происходит и не произойдет, потому что не меняется стиль работы. Завоевательная позиция на выборах сохранилась, бюро работает в полном составе, никто не выходил из партии и даже заявлений таких не было. Внутренняя дискуссия всегда была, и это характерно для МГК. Мы предварительно обсуждаем все варианты тактики и стратегии, но после принятия решения все работаем как один. Работа продолжается налаженная и дружная.
— Ваш мандат передали Анастасии Удальцовой. Вы как-то с ней контактируете, помогаете чем-либо?
— Здесь сложилась неординарная ситуация. Ведь она была моим официальным помощником в свое время. Я помогал «Левому фронту», ей и семье Удальцовых, когда еще Сергей был в заключении. Считаю, это было правильно. Помогал бы и сейчас, если бы был депутатом Госдумы. Но так сложилось, что она стала депутатом.
Не скажу, что какая-то прохлада или ревность есть в отношениях, но она выстроила свою работу несколько по-иному. Я не вижу пока, что ей требуется моя помощь. Сам я не навязываюсь. Отношения ровные, но нет такого, чтобы я активно отдавал свой депутатский опыт Анастасии.
Думаю, что должно пройти какое-то время. Она должна освоиться с этой должностью, понять приоритеты в этой работе. Законодательная это инициатива, связь с избирателями, уличная активность — эта деятельность достаточно сложная. И чтобы себя найти в депутатском корпусе, на мой взгляд, должен пройти не один год. Пока она еще осваивается. Будет протянута рука с просьбой о помощи — я никогда не откажу. Все, что умею, готов передать и помогать.
— Вы без мандата примерно год, и у вас нет депутатской зарплаты. На какие средства вы существуете?
— Я гражданин РФ, у меня пенсия 19 700 рублей. На это и живу. У меня есть дети, два сына, помогают. Когда-то я их вырастил, они у меня с высшим образованием. Программисты, очень востребованная специальность сама по себе. Мы с женой живем на наши пенсии, других источников нет.
Квартиры в Москве у меня нет, живу у сына. Горжусь, что воспитал так детей. Если кто-то заболел, нужна помощь, мы делим все поровну, по-семейному.
— Готовитесь к следующим выборам, в частности к выборам в 2023 году? Планируете участвовать в них? Может быть, вы будете выдвигаться в мэры Москвы?
— У меня депутатская деятельность заняла больше четверти жизни. Как все это (инцидент с лосем. — Примеч. Daily Storm) со мной случилось и узнали, что мне не запрещено баллотироваться, мне сразу начали задавать вопросы и пошли предложения: «Валерий Федорович, давайте на следующих выборах в органы местного самоуправления пойдем на победу». Я сказал, что я еще не созрел, дайте я отдохну и осмотрюсь.
Честно говоря, в душе какой-то тяги к тому, чтобы сейчас идти на какие-то выборы, нет. Она утихла, но еще не пропала. Нет жажды борьбы за мандат. Это мое внутреннее ощущение.
В Москве следующие выборы мэра. И местное отделение на своих собраниях уже выдвинуло мою кандидатуру, предложило мне дать согласие на то, чтобы отдать материалы на рассмотрение. Принимать решение будет реготделение и президиум ЦК. Дальше выборы в Мосгордуму, а дальше выборы уже снова в Госдуму. Честно говоря, пока внутренне так, чтобы загореться и сказать — все, решил, набираем команду, подбираем округа и будем бороться, — у меня в душе такого не созрело. Не знаю, что будет завтра. Я не отказываюсь — возможность есть, будем размышлять.
Выдвижения уже прошли, и рекомендации моего выдвижения в местных отделениях и в ЦК уже есть. Посмотрим. Я не отвергаю возможность участия в каких-то выборах в будущем. Но горения, как было ранее, пока у меня нет.
— Чем закончилась история с той лосихой, которую вы купили, чтобы покрыть ущерб для природы? Где она сейчас?
— Я хотел вывести на чистую воду тех, кто организовал это, и поэтому купил лосиху. Действительно, пришел в комитет по охоте и рыболовству Саратовской области, писал письма, ролик снял, документы привез. У них оставалась единственная зацепка, что я не компенсировал ущерб полностью природе, хотя я в два раза больше заплатил. Я и хотел выбить из под них этот стульчик в виде лосихи на четырех ногах. Если бы ее забрали, было бы по закону бессудебное рассмотрение дела. А раз прокуратура считает, что была неполная компенсация, они пошли на условное наказание, а это лишение мандата.
Учитывая, что они не взяли лосиху добровольно, я подал в суд на комитет по охоте и рыболовству, в суде представил аргументы. Но в суде я получил отказ, и лосиху не приняли. Из судов Саратовской области я выхожу на московские, а потом уже и Верховный суд. Пройду всю цепочку — вплоть до Конституционного суда.
Лосиха живет в Иркутской области, здравствует у охотника. Он ее содержит в загоне. Я проплачиваю корма. Готов и на сегодняшний день ее перевезти, если будет решение суда. А лосиха жива, здорова, ждет решения судов. Квартирка ее ждет хорошая, лес прекрасный, травка зеленая, кормов полно. Она бы там прекрасно жила и будет жить, если такое решение произойдет.
— Во сколько обходится содержание лосихи?
— 90% ее рациона — это природный корм: листва деревьев, трава и все остальное. Нагрузки финансовые небольшие — порядка трех-пяти тысяч в месяц.
— Как ее назвали?
— Маша. Прекрасный характер, очень добрая. Красивые большие глаза. Кто с ней встретится — все ее гладят.
— Товарищи в партии до сих пор вспоминают вам эту историю с охотой?
— Подавляющее количество людей с каждым шагом приходит к пониманию, что это была спецоперация по дискредитации меня в глазах избирателя. Самое главное было — отобрать у меня мандат. Так нашумели на всю страну, что где бы я ни появлялся, люди с улыбкой вспоминают эту ситуацию. Подавляющее большинство говорит: Федорович, нам все понятно, это была спецоперация. Они эту гадость совершили, пусть это будет на их совести.
— В СМИ обсуждали недавний пленум МГК КПРФ и анонс Юрия Афонина о массовых исключениях «идеологически чуждых» членов партии. Расскажите, что это за процесс и против кого конкретно он направлен?
— СМИ сыграли злую шутку. Уже Юрий Вячеславович сам комментировал, что передернули его высказывание. Никаких задач по чистке внутри партии не ставилось и ставиться не может. Это интерпретация хотелок наших противников, которые хотели бы завязать интрижки, чтобы у нас внутри шла поножовщина. Не будет этого. Я знаю Афонина и прекрасно знаю председателя Зюганова.
Есть беседы, есть воспитание. Если член партии не выполняет требования устава и программы, то он рассматривается в соответствии с нашими инструкциями о персональном деле. На одной только кадровой комиссии, если она рассматривает какие-то отдельные высказывания отдельных членов партии, там 90% заканчивается беседами, без наказаний.
— Может быть, какие-то изменения коснутся приема в партию или регистрации кандидатов на выборы?
— У нас прием в партию идет через первичные парторганизации. Ни председатель, ни Афонин, ни Рашкин не смогут проконтролировать качество тех, кого принимают в первичные организации.
У нас есть система, которая позволяет проводить «через сито» изучение человека как личности, прежде чем он будет произведен в партию. Основа при приеме — знание программы, обязательства выполнять устав и первичная работа потенциального кандидата с коммунистами из организации. Они изучаются в жизни по их линии поведения, высказываниям, убеждениям, настрою, в борьбе, на улицах, на встречах, в соцсетях. И уже там идет отбор — быть подавшему заявление в партию гражданину членом партии или нет. Если есть нарушение после приема, тогда вступает в действие рассмотрение персональных дел. Чтобы они дошли до регионального отделения, я уж не говорю про ЦК, это исключения самые настоящие.
А что касается кандидатов на выборах — там другое сито. Кадровая комиссия, первичная организация, гласное обсуждение кандидатуры, далее руководящий орган бюро местного отделения, и после этого пленум и выдвижение. Да, ошибки бывают и будут. Человеку внутрь не залезешь, когда он изъявляет желание баллотироваться от КПРФ. У нас есть система отбора. Где-то она срабатывает, где-то нет. Но в большинстве случаев мы выявляем тех, кто идет не с нашей позицией. В основном такие кандидаты подчиняются все-таки решению партии.
— Мы заметили, что вы с февраля никак не поднимали тему спецоперации. Почему?
— Мое мнение сегодня не меняется. Законодательство РФ абсолютно репрессивное в отношении высказываний об СВО. Тем более сейчас с 2 декабря будет введена в действие поправка в Уголовный кодекс, когда аналитические материалы по спецоперации, положительные и отрицательные, но свои, будут считаться как нарушение законодательства. Я считаю, это ненормально. Я не знаю, как СМИ будут выживать. Идет сплошное запретительство.
Я смотрел Норкина, когда во время отхода с Херсона он растерянно развел руками и пошутил: «Если я буду говорить об уходе с территории Херсона, я подпаду под такую-то статью и мне будет светить пять лет. А если скажу иное, то подпадаю под другую статью, поэтому я просто буду молчать». Это Норкин сказал на всю страну!
Все понимают, что запретительные статьи законодательства приводят в тупик и высказывать свое мнение затруднительно. Я делал по спецоперации комментарии в соцсетях, делал по силовикам комментарии, но они достаточно обтекаемые, чтобы не подпасть под законодательство. Тем более что у меня условное наказание и любые два нарушения превратят мою условку в три года реальной отсидки. Да, я честно говорю, что достаточно осторожен и буду осторожен в этом отношении. Но это не значит, что я не участвую в оказании помощи тем, кто воюет там.
— Вы как-то помогаете российским солдатам или своим товарищам на передовой?
— Мы собираем гуманитарную помощь по всей Москве, отправляем почти каждые две недели. У меня четверо родственников там воюют. Всем четверым я помогал закупать одежду, обувь, броники и все остальное, потому что прекрасно понимаю, что голым там делать нечего, тебя сразу убьют.
Помогаю и тем, кто обращается лично. Это мои друзья по спорту, дети которых воюют. Занимался возвращением в Саратовской области отца четверых детей, которого по закону не имели права забирать. Помогал тем, у кого три ребенка несовершеннолетних, двоих таких вернули по моим письмам и запросам. Помогаю по мере сил и возможностей, которых стало меньше. Но у меня есть друзья и товарищи, мы всемерно помогаем.
— Сами не хотите отправиться в зону СВО?
— Таких размышлений, чтобы самому поехать туда и повоевать, у меня нет. Лукавить не буду. Исходя из моего опыта, возраста, возможностей и всего остального. Нет, таких мыслей не было.
— Сейчас некоторые представители левого крыла говорят о том, что СВО — якобы империалистическая война, что народ по обе стороны страдает и это выгодно только олигархам. В своих высказываниях они ссылаются на классиков марксизма. Имеет ли такая точка зрения право на жизнь? И как вы к ней относитесь?
— Любая точка зрения имеет право на жизнь, потому что никто не может запретить мыслить. Каждый, прочитывая Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, выискивает что-то свое и выдергивает оттуда, ссылаясь, что это именно классическое мнение по ситуации. Вы знаете, что даже среди коммунистических партий стран мира тоже есть разные мнения. Идет сбор подписей и в поддержку, и против СВО.
Моя позиция такая, что там идет (борьба) с фашистами. С 2014 года я лично участвовал не только в помощи проведения референдума, но и вывозил и лечил людей, которых на Майдане изувечили. Мы лечили секретаря компартии Украины из Львова, которого подвесили вверх ногами на площади и которому засовывали иглы под ногти ног и рук. Это самые настоящие фашисты, которые выросли в коричневую раковую болезнь.
Это национально-освободительная (борьба). Я в этом глубоко убежден. Потому что если случится иное и бандеровцы зайдут на территорию Донбасса, будет расправа без закона, суда и следствия. Как 11 пленных расстреляли на камеру и распространили эти ролики, «смотрите какие мы крутые фашисты». Это мне говорит о том, что там больное общество, больная власть.
