18+
Мы были в экспедиции во Ржеве (Тверская область), разбили там палатки. На этом месте погибло около трех с половиной тысяч человек, вспоминает руководитель поискового отряда военно-патриотического клуба «Сотня» Александр Саенко: «Ночью мы фотографировались в дождь. Фотографии размытые получились, много огоньков на них было. Я долго думал, что это такое. А потом нам старый человек, который ходил давно на раскопки, рассказал, что это «сферы» — души погибших солдат».
Александр Саенко участвует в военных раскопках уже более 25 лет, за это время много пережил, его мало чем можно удивить, он собрал архив материалов и историй, связанных с деятельностью поисковиков. Тем более, что практически в каждой российской семье были предки, участвовавшие в Великой Отечественной войне. Но до сих пор судьбы многих так и остались неизвестными. В интервью Daily Storm Саенко делится своими переживаниями и историями, которые заставят вас по-новому взглянуть на историю. Каково это — «возвращать» души советских солдат домой? И что на самом деле значит быть связующим звеном между прошлым и настоящим?
— Александр Павлович, расскажите, почему вы решили заниматься раскопками?
— Я занимаюсь этим уже 25 лет. Сначала мной двигал интерес к истории. Просто походить и посмотреть на все было интересно. Я был знаком с командиром одного отряда, первый раз я с ним пошел на раскопки, и мне понравилось. Появился азарт. После того как я поднял первый медальон, появилось чувство необходимости вернуть солдат из небытия.
— Вы занимаетесь раскопками с каким-то отрядом или самостоятельно?
— Есть одна краснодарская краевая организация «Собор». С ними я начинал работать и продолжаю. Численность ее — где-то 120 человек. В среднем участвуют человек 40-50 в раскопках.
— Какой случай из вашего опыта запомнился вам больше всего?
— У меня много было необычных случаев. Расскажу один из самых запоминающихся.
Мы в свое время занимались раскопками, ездили по району одному. Там один мужичок хотел в горах пруд выкопать. И когда начал копать, обнаружил боеприпасы времен Второй мировой войны. Он позвонил нам, но мы перенаправили его в Росгвардию, потому что они могут разминировать боеприпасы. Мы ему просто не смогли бы в этом помочь. Росгвардия действительно приехала, разминировала их. Они начали дальше копать, и там пошли кости. Но до этого, за две недели, мне приснился сон. Просыпаюсь я от того, что около кровати моей стоит солдат в форме. В пилотке, в шинели. Я вижу его лицо, с усиками такое. И он мне говорит: «Как я устал лежать, хочу домой». И я проснулся. Мы с ребятами собрались, и я эту историю им рассказал, описал парня этого молодого. Мы подумали, что странно это, но значения большого не придали. Через какое-то время нам позвонили, сказали, что Росгвардия боеприпасы разминировала. И попросили нас приехать, посмотреть, какие кости там остались. Очень много КамАЗов вывезли земли оттуда, чтобы пруд раскопать, машин 15. И мы начали землю перебирать по крупицам в надежде найти останки. И вдруг мне попадается медальон. Я очень рад был, потому что читаемый медальон найти — сделать большую часть работы. Равносильно тому, что финансист миллион рублей нашел. Мы открыли записочку из медальона, прочитали его, сфотографировали. Там были инициалы — Читашвили Димитрий Ильич. Я до сих пор помню их. Грузинская ССР была указана, село, где он жил. Потом еще восьмерых нашли мы, но без медальонов. Ну и начал во мне азарт играть. Я в свое время срочную службу нес в Грузии, у меня там есть друзья. Я позвонил тому, который в погранслужбе работает, объяснил ситуацию, попросил найти его земляка. Он сказал, что постарается попробовать. И буквально через неделю он мне говорит, что со мной свяжется сын Читашвили. Я сижу жду. И правда, он мне позвонил. А он уже пожилой, отца никогда не видел. Мать была беременная, когда отец ушел на фронт. Но у них одна фотография с тех времен все-таки осталась. Мы поговорили, я его на торжественное захоронение воинов пригласил. Он обещал приехать, но не на захоронение, финансовая сторона подкачала, небогато они живут. Я данные ему скинул, где захоронение будет. Но мы с ребятами все-таки решили скинуться, купили билет, чтобы приехала семья, но не смогли они в итоге приехать. Позже приезжали, кстати, его внуки. Я попросил их фотографию на захоронение выслать, чтобы хоть какой-то портрет поставить. И вот они мне высылают портрет, я его распечатываю — и офигеваю! Это был тот человек, который мне снился. Я прихожу в отряд, вытягиваю руку с распечатанной фотографией и говорю, что это он! Все были в шоке! У нас таких моментов много было, но это был первый случай такой, когда человека, которого я видел во сне, я поднял потом.
— Вы узнали, как погиб Читашвили?
— Потом я навел справки через архивы, оказалось, это были ребята раненые. Они после боев остались на ферме, где мы их нашли. Но спустился немецкий десант и их просто закололи и в яму скинули. Местные жители их потом похоронили, а сверху положили мины, чтобы никто не разрыл могилы. Это уже нам рассказали старожилы, бабушка там одна жила, она это помнила.
— Какие вы еще замечали необычные явления на раскопках? Может быть, замечали фантомов?
— Да, конечно. Мы души солдат называем сферами. Они очень часто на фотографиях проявляются. Ночью, бывает, свечение от них видно.
— Не боитесь их?
— Надо же живых бояться, а не мертвых. Чего их-то бояться?
— Можете рассказать, как вы отреагировали на сферы, когда в первый раз увидели их?
— Я был человеком, который вообще ни во что не верил. В свое время я службу на войне проходил, там я такого не видел. А когда первый раз столкнулся… Первый раз был с фотографией. Второй — когда мы в лесу были в экспедиции во Ржеве. Мы разбили палатки. А на этом месте погибло около трех с половиной тысяч человек. И ясный день такой был, а потом раз — и дождь пошел. Мы удивились, подумали, с чего он начался. Рано утром дождь закончился, погода снова хорошая стала, солнце светило. А перед этим ночью мы фотографировались в дождь. Фотографии размытые получились, много огоньков на них было. Я долго думал, что это такое. А потом нам старый человек, который ходил давно на раскопки, рассказал, что это сферы, души погибших солдат. Они действительно зовут нас, чтобы мы их нашли. Потом мы часто фотографировались и на кадрах видели образы какие-то. Это надо увидеть, чтобы понять!
— Какие чувства вы испытываете, когда хороните солдат? Может быть, чувствуете успокоение?
— Когда начинаешь копать, всегда есть какая-то тревога, ответственность. А когда находишь, то чувствуешь эмоциональное удовлетворение. Бывает, перезахоронишь солдат, батюшка уже отпел их, и яркое солнце светить начинает. У нас один раз было захоронение осенью, было очень холодно. Погода мерзкая. Когда мы домой начали собираться, вышло яркое солнце, аж на душе стало хорошо. Это тоже надо почувствовать.
— Были случаи, когда вы находили останки немецких солдат?
— Конечно, и не раз. Но мы к мертвым относимся одинаково — и к нашим, и к немецким. Это же тоже были чьи-то отцы и сыновья. Поэтому без кощунства и богохульства. Они такие же солдаты, как и наши. Тем более, время прошло уже. Мы же как поисковики, а не черные копатели. А они, бывает, кощунствуют, им все равно, кто там: наш, свой, чужой…
— Удавалось ли установить личность немецких солдат?
— Да, мы и жетоны их находили. В 1999 году поднял я немецкого солдата, мы потом этот медальон передали в Германию. Все сложилось, и этого человека опознали родственники. Забрали его кости.
— А куда вы направляете останки немцев?
— Мы их передаем в «Немецкий союз», есть такая организация, которая занимается именно немецкими солдатами.
— Есть ли у вас какие-то запоминающиеся случаи, связанные с находкой немецких солдат?
— Был случай, когда мы работали в составе команды «Кубанского плацдарма». У них есть группа, которая занимается самолетами. И мы нашли немецкий «юнкерс». Видно, он когда об землю ударился, вытек тосол, жидкость какая-то летчика забальзамировала. Он был как живой! И у него было кольцо на руке золотое. Мы его изучили, и оказалось, что владелец был бароном! В силу того, что в 1943 году наши летчики были уже асами, его сбили. Из справки выяснилось, что у него был всего один вылет.
— Вы кольцо это тоже передали в Германию?
— Да, в «Немецкий союз» мы направили его. Там даже родственников этого летчика нашли.
— А что-нибудь подобное у советских солдат находили когда-нибудь?
— У советских солдат необычного ничего в то время не было. В основном находим крестики, если человек верующим был, складень, ножички, ручки… У наших скромная была амуниция, монеты или медали какие-то могли быть с собой. Могли быть емкости из-под зубного порошка, такого плана вещи. У немцев, конечно, чаще находим необычные вещи. Портсигары у них красивые были. Кольца у них могли быть. А у наших ничего такого не было.
— Можно ли по вещи установить ее владельца?
— Солдат когда поднимаешь, часто находишь ложки подписанные, на которых указаны имена, города рождения. Был случай, когда я нашел ложку подписанную, мне стало интересно, что стало с ее владельцем. Мы думали, он погиб. А оказалось, что боец дошел до Берлина, прожил долгую жизни и умер в преклонном возрасте.
— Вы передаете вещи, которые нашли, в музей? Или забираете с собой?
— Все, что мы находим у солдата, мы хороним с ним. Это такой закон. Что нашел при мертвом, то и положи в гроб его, с останками захорони. В музей мы передаем только вещи по типу лопаток, ножичков, штыков. Личные вещи мертвых — такие как деньги, зубная паста и щетка — мы все-таки стараемся захоронить. С собой мы можем взять жетоны и какие-то пуговки, например. Из них мы делаем, кстати, панно. Прикрепляем жетон, ламинируем вкладыш из него, пуговку прикрепляем. И отдаем родственникам.
— Сложно ли в целом установить личность того, чьи останки вы нашли?
— Останки, конечно, сложно идентифицировать. Мужчина или женщина — несложно установить. Если есть опознавательный знак или подписанные предметы, то легче. Самое главное — жетон. Если его нет, то человек останется безымянным. Таких, к сожалению, очень много. Потому что в 1943 году отменили жетоны, и их уже мало кто носил с собой.
— Знаете ли вы места, где погибло много солдат, но раскопок там до сих пор не было?
— Таких мест не знает никто. Работа поисковика очень сложная. Она требует времени, финансов, труда максимального. Покопать, потыкать щупом. Щуп — это такой предмет в виде штыря, которым мы землю исследуем. С помощью него на кости натыкаемся. Человек с непривычки, даже спортсмен, вряд ли долго сможет ковырять.
— Как вы определяете места, где шли бои? Куда нужно ехать на раскопки?
— Мы карты изучаем, архивы, чтобы узнать, где бои шли. Документы тоже смотрим, узнаем, где санитарные захоронения были, боевые. Но не всегда только в этих местах можно найти умерших. Я, например, вышел из окружения, иду, а меня убили. Я упал — и все. Хоронить было некогда, таких солдат могли прикопать чуть-чуть и дальше пойти. Особенно в 1941-1943 годах, когда очень сложно было нашим.
— В каком месте, где вы были на раскопках, по вашим ощущениям, погибло больше всего солдат?
— Это, наверное, Ржев. Говорят, там погибло больше миллиона людей. Мне кажется, что больше даже. На Кавказе тоже находили очень много погибших. Мы работаем вообще по всей России. Куда зовут, туда и едем. С 2018 года, правда, мы больше на Кубани работали и в Тверской области. Там тоже было очень много погибших.
— Вы ставите какие-то памятники в местах захоронений?
— Мы вообще стараемся ставить памятные знаки, да. В позапрошлом году мы были на Лысой горе, там погибло около двух тысяч человек при обороне. И решили там после раскопок сделать памятный знак. Мы его торжественно открывали, пригласили администрацию. Так вот под этим памятником стояло дерево полусухое. Мы его думали спилить. Но на следующий день после похорон оно распустилось и зацвело, оказалось, что это боярышник. Мы сами в шоке были!
— Участвуют ли с вами в раскопках подростки?
— Подрастающее поколение, конечно, к таким раскопкам тоже присоединяется. У нас есть молодежный отряд, мы с ними тоже в походы ходим периодически. На самом деле, есть у молодежи желание. Брат моего друга, например, начал с нами на раскопки ездить, когда ему было лет шесть. По правилам внутренним молодежи копать нельзя, но он с нами все равно ходил, кашу солдатскую ел. Мы ему показывали многое. Ему сейчас пятнадцать лет, он уже любитель поисковой работы. Воспитали из пацана очень хорошего парня. И таких немало у нас.
— Но всем ли подросткам это будет так важно, как вам?
— Если правильно объяснять и преподносить историю, не придумывать ее. Надо не забывать свою историю, стараться донести ее до подрастающего поколения. Чтобы они знали цену Победы. По крайней мере, всем новеньким ребятам в моем отряде интересно. Я в Москве работаю, но мне, бывает, ребята звонят из отряда, говорят: «Александр Павлович, вы где? Надо идти уже!»
— Вы не думали над созданием собственного музея?
— У меня давно есть мечта создать музей. Об этом еще мой отец мечтал. Я сам из казачьего рода, мои прадеды были офицерами казачьей армии. Мой прапрадед был бароном. В Гражданскую войну кого-то постреляли, кто-то уехал жить заграницу. Моему отцу передавали какие-то реликвии. Пусть они не самые дорогие, но они есть. [Так называемый] Юрьевский крест, например. Я и сам начал собирать исторические реликвии, не только с раскопок. Со временем, думаю, сделаю музей. Какое-то направление будет посвящено войне и отряду, какое-то — казакам Кубани, быту. Думаю, всем будет интересно посмотреть, как жили предки.
— А книгу о походах и раскопках написать не хотите?
— Для книги, может, я созрею, когда работу брошу. Но когда мы сделаем музей, я думаю, это будет своего рода книга наша. Добавим туда наши истории, фотографии.
— А о судьбе своих предков, которые участвовали в Великой Отечественной войне, знаете?
— Я веду родовую книгу своих предков. Она еще отцом моим начата. Я, например, знаю своих предков до седьмого колена, это примерно 1649 год. Я находил метрические листы, это аналоги паспортов современных. Сложно, конечно, это все доставать, приходилось делать копии. Мне просто интересно это. У меня все деды воевали во время войны. Они пришли живые. Один из них был офицером «Смерша», но его распилили бандеровцы пилой. Но есть те, у кого не вернулись родственники. Поэтому мы их ищем, чтобы память предков была. Когда возвращаешь останки и вещи родственникам, видишь их эмоции. Или когда звонишь им и говоришь о том, что нашел их предка… Эмоции зашкаливают! Кто-то думает, что его дед пропал, а мы его находим! И точно человек знает, что его предок погиб за Родину, а не убежал куда-то и отсиживался.
