18+
Группа «Биртман» за два с половиной года прошла путь от изящной мистификации до полноценного коллектива, собирающего тысячные залы. Сначала они заморочили голову всем вокруг, делая вид, что поют песни на стихи некоего Зиновия Биртмана, умершего в 1983 году «тюменского Высоцкого» — при этом про лайки, селфи и прочие эмблемы modernity. Затем прославились вирусным хитом на песню «Человек-говно», во многом благодаря неожиданному камео Василия Уткина. Выяснилось, что их творчество — это не только филофонический юмор с отсылками к советскому музыкальному наследию и ностальгии по условному детству (первые альбомы именовались «Следы от компота» и «Стенка»), но еще и забойные танцевальные хиты, прекрасно звучащие вживую, а культурных пластов, с которыми они работают, очень много. «Биртманов» крутят на «Нашем радио», включили в сборник «Союз-59», они участвовали в трибьют-проекте «Медузы» «Мы вышли из Кино» памяти Виктора Цоя и везде были уместны.
Сейчас на подходе третий альбом «RnB мертв», который группа презентует 28 апреля в московском Arbat Hall. «Шторм» послушал промоверсию пластинки и обратил внимание на некоторые особенности, которые отличают этот релиз от предыдущих работ. О паленых найках, циркониевых браслетах и осознанной вторичности мы поговорили с лидером коллектива Дмитрием Наумовым.
Судя по третьему альбому, «Биртман», наконец, перестанут связывать с советской ностальгией. Меньший упор на стилевые особенности советской эстрады — это сознательное желание отделаться от прилипшего имиджа ретропроекта?
О стиле и имидже должны судить критики. То, что нам сейчас нравится, то, что мы сами слушаем, что нам в кайф, там и отражено. «Биртман» никогда не был ретропроектом, и в чисто советскую тему мы не упирались. Смешение стилей — это для нас рецепт создания хорошей музыки.
У нас и на этом альбоме есть советская аранжировка, которая неплохо звучит: «Иволга», «Паленые найки». На треке про R&B у нас такой ню-рейв, смешанный с клавишами из группы «Кар-Мэн» плюс гитары из группы Clash — но условно. Мне кажется, такие музыкальные винегреты поднимают настроение слушателю.
Ну вот на третьем альбоме, по-моему, этот винегрет как-то совсем мелко нарезан. Нет уже той угадайки, как раньше: «Это из Зацепина, это на Шаинского похоже, это «Самоцветы»» Это говорит о развитии — не сказать «взрослении» — вашего творческого метода?
Мы используем все, что считаем нужным. Все, что нам самим нравится. Стоит ли уходить в «краеведcтво»? Какой в этом смысл? В конечном счете песня или получается, или не получается. Все остальное не имеет значения.
Краеведство?
Ну, вся эта разборка стилей, направлений. Мне вот самому было бы неинтересно об этом читать. Сдох бы от скуки. Меня вообще не занимают такие вещи — как что связано, что из чего состоит, куда переходит — хрен его знает. Я когда сам слушаю песню, мне никогда не бывает интересно, почему она так написана, а не иначе. Мы рады, что наша музыка вызывает какие-то ассоциации, это хорошо. Это не так просто достигнуть. Это невозможно вычислить, у нас нет такого, чтобы мы сидели и скрипели мозгами, как бы сделать поконъюнктурнее. Это или приходит само, или нет. Кому-то может показаться, что написать песню «Человек-говно» было очень просто, но это не так. У нас не бывает даже примерного плана «взять отсюда, пошутить про это». Песен же много, мы меломаны, варимся в соку и потом решаем — как было бы интересно, как нет. Делать еще одну советскую «Стенку»? Ну, смысла в этом немного. Коллектив должен развиваться.
Правоторговцы не судились с вами за использование цитат?
У нас на «Стенке» была вещь «Ты не лезь ко мне, когда я пьяный». Вот там идет такое вступление: пам-парапам-парапам. Нам написал претензию автор песни «Малиновка» (ВИА «Верасы», композитор Эдуард Ханок. — Примеч. «Шторма»). Мы же работаем с крупными лейблами, у них есть служба безопасности в плане плагиата. Очистка прав. Так вот, я ему хотел даже ноты прислать, чтобы показать, что там по-другому играется, но в итоге мы честно перечислили ему деньги за цитату и все на этом закончилось.
Если говорить о цитировании — вся музыка «Биртмана» делается без прямых цитат. Она делается с расчетом на то, чтобы обычный человек послушал ее и подумал: «Б*я, где-то я уже это слышал».
Когда «Человек-говно» появился, Макаревич, кажется, написал, что мелодия эта из «В гостях у сказки». Я могу десять песен перечислить — «Если у вас нету тети», «Я шагаю по Москве» и так далее, которые будут похожи мелодией. Но прямой цитаты ни одной не будет, в этом и кайф. Чтобы человек послушал и ему психологически зашло как что-то знакомое с детства. У нас все творчество основано не на стиле и не на воссоздании саунда. Наша основа, которая была, наверное, присуща и советским композиторам, — это запоминающаяся мелодия, чтобы в основе произведения лежала фраза, которую хочется напевать. Все остальное уже не так важно.
Вам самим не мешает такое стилевое разнообразие вашей музыки?
Нет. «Биртман» — проект, не имеющий определенного стиля. Нам это как раз удобнее, потому что мы можем играть что захотим, а не возделывать одну и ту же поляну. Мне самому всегда нравились больше сборники, чем отдельные альбомы какого-то артиста. На мой взгляд, гораздо приятнее, когда много всего и сразу. Если мы считаем, что это хорошо, весело и угарно, то почему бы и нет?! Про Сочи мы вообще записали песню в рэп-стиле с ILWT. Рамки мешают развитию.
При таком разнообразии вам не претит, что о вашем творчестве судят по «Человеку-говно» с Василием Уткиным и «Все диджеи — петушье» с боксером Кукановым, то есть по такому дискурсу в духе гей-шансонье Александра Залупина?
Клип с Уткиным хорошо сработал — зашибись. Будем дальше играть — будет больше клипов, нас узнают лучше. «Человек-говно» зашла еще и из-за ротации, ее до сих пор крутят на радио. «Магнитик» тоже, кажется, крутят. Потому пока и судят по этому видео. Будет другой удачный клип, а мы собираемся обязательно снимать что-то новое, — будут судить более масштабно.
Пару слов о технической составляющей — какими инструментами, приемами вы пользуетесь для воссоздания условных «ретроэлементов»?
Этот альбом мы писали на студии «Мелодия» в Санкт-Петербурге. Последний альбом записан на широкоформатную пленку, как в старые добрые времена. В этот раз в записи использовали советский синтезатор «Форманта», сейчас он звучит очень современно и круто. Мы иногда используем какие-то старые аналоговые инструменты, но и это тоже стало общим местом — музыканты самых разных стилей сейчас используют советские синтезаторы: Prodigy, Franz Ferdinand. Еще на третьем альбоме мы ушли от «краеведства» в плохом смысле этого слова. Когда сознательно ухудшается саунд ради того, чтобы зайти в концепцию. Мне кажется, песня должна работать сама. Так проще и лучше.
Ваша «народность» еще и в образах, объектах материальной бытовой культуры, часто низовой. Упоминаемые в текстах коньячок «Арарат», стенка, циркониевый браслет, паленые найки. Сколько в этом сатиры, а сколько — теплого приятия?
Ну, сатира, в положительном значении этого слова, конечно, присутствует. Стеб тут в основном. Мы и сами не любим грустить. Было бы странно, если бы мы считали, что циркониевый браслет — это актуальная вещь, про которую можно спеть всерьез.
Они продаются еще? Для меня это такая штука, которую лет двадцать назад по ТВ-6 рекламировал Вахтанг Кикабидзе.
Да для меня точно так же. Мне показалось, что в 2018 году будет смешно спеть про такую ерунду.
Почему такое большое место в вашем творчестве уделено ситуации «лирического героя бросила/бросает баба»?
Ну не во всех наших песнях баба бросает героя, бывает и противоположная ситуация. Но все наши песни о любви, это уж точно.
Вышеозначенные элементы роднят вас с «НОМом» и «Ленинградом». Связь, конечно, заметна и в творчестве — и идейно, и тематически, и иногда на уровне формы.
И «Ном», и «Ленинград» — заслуженные, уважаемые коллективы, на этом все. У нас сейчас любая группа, где много человек и весело, вызывает ассоциации с «Ленинградом» и с «НОМом». Это естественно, Шнур — это сейчас как Иосиф Кобзон в СССР. Мне кажется, сравнение не такое уж плохое: любую певицу раньше сравнивали с Аллой Пугачевой.
Вы как-то контактируете с этими артистами на личном уровне?
Без комментариев.
Очень удивила на новом альбоме стилистически беспримесная «Бушлатик стоун айленд». Как вы написали эту песню, химически чистое ска для футбольных фанатов / скинхедов / вот этого всего?
Околофутбольная культура тоже является сейчас частью культуры России. Определенного футбольного направления нет, и нет такого, что мы поем для футбольных фанатов. Просто у нас задорная музыка, которая заходит и им.
Наша аудитория — это современные и политически грамотные молодые люди. А «Бушлатик стоун айленд» — это опять же песня о любви, но уже к бушлатику. С «Бушлатиком» вышло забавно — нам захотелось написать классическое ска/рокстеди, на мой взгляд, такой музыки на русском языке нет.
Расскажите о Birtman Crew поподробнее. Такие фан-клубы как раз больше ассоциируются с «футбольными» ска-коллективами, а вы все же не субкультурная группа.
Движение организовано нашими фанатами, «снизу». В какой-то момент у нас по разным городам было девять фан-клубов. Они решили объединиться. Birtman Crew ездят за нами на выезды, как на футбол: с растяжками, плакатами — у них все с собой. Например, недавно на концерт в Нижнем Новгороде приехало довольно много людей из Питера и Москвы. У нас веселый угар, поэтому они и сами веселятся, и народу показывают, как надо это делать. Мы сами только за. Со своей стороны мы часть людей, которые тратятся на билеты до другого города, можем пускать по списку. У них свой мерч, все серьезно.
История с мистификацией удалась великолепно. Сколько изначально вы собирались дурачить публику? Какое будущее у образа «Зиновий Биртман»?
Для нас Зиновий Биртман был и остается культовой фигурой и великим Поэтом. Вера — это личное дело каждого. Дурачить мы никого не собираемся. Наоборот, планируем радовать и делать публику чуть добрей и позитивней.
Ежегодно мы устраиваем круиз памяти Зиновия Аркадьевича Биртмана на большом двухпалубном теплоходе. Мы там не даем концерты — просто гуляем по рекам и каналам Петербурга. Наверное, в июне будет уже третий заход.
